Верховое Заволжье – край привольный. Там народ досужий, бойкий, смышленый и ловкий. В Заволжском Верховье Русь исстари уселась по лесам и болотам. Судя по людскому наречному говору – новгородцы в давние Рюриковы времена там поселились. Преданья о Батыевом разгроме там свежи. Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, – какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина.
В лесистом Верховом Заволжье деревни малые, зато частые, одна от другой на версту, на две. Земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масленой хватит, и то в урожайный год! Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды над ней не принимай, круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Такова сторона!
Другой на месте заволжанина давно бы с голода помер, но он не лежебок, человек досужий. Чего земля не дала, уменьем за дело взяться берет. И дома сумел он приняться за выгодный промысел. Вареги зачал вязать, поярок валять, шляпы да сапоги из него делать, шапки шить, топоры да гвозди ковать, весовые коромысла чуть не на всю Россию делать. А коромысла-то какие! Хоть в аптеку бери – сделаны верно.
Леса заволжанина кормят. Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, ведра, ушаты, кадки, лопаты, коробья, весла, лейки, ковши – все, что из лесу можно добыть, рук его не минует. И смолу с дегтем сидит, а заплатив попенные, рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна, брусья, шесты, дрючки, слеги и всякий другой лесной товар. Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживал. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: «Честней под оконьем Христовым именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть». И правда.
Живет заволжанин хоть в труде, да в достатке. Сысстари за Волгой мужики в сапогах, бабы в котах. Лаптей видом не видано, хоть слыхом про них и слыхано. Лесу вдоволь, лыко нипочем, а в редком доме кочедык найдешь. Разве где такой дедушка есть, что с печки уж лет пяток не слезает, так он, скуки ради, лапотки иной раз ковыряет, нищей братье подать либо самому обуться, как станут его в домовину обряжать. Таков обычай: летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет в лапотках…
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «на Горах».
А чистота какая в заволжских домах!.. Славят немцев за чистоту, русского корят за грязь и неряшество. Побывать бы за Волгой тем славильщикам, не то бы сказали. Кто знаком только с нашими степными да черноземными деревнями, в голову тому не придет, как чисто, опрятно живут заволжане.
Волга – рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился – на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
Немало за Волгой и тысячников. И даже очень немало. Плохо про них знают по дальним местам потому, что заволжанин про себя не кричит, а если деньжонок малу толику скопит, не в банк кладет ее, не в акции, а в родительску кубышку, да в подполье и зароет. Миллионщиков за Волгой нет, тысячников много. Они по Волге своими пароходами ходят, на своих паровых мельницах сотни тысяч четвертей хлеба перемалывают. Много за Волгой таких, что десятками тысяч капиталы считают. Они больше скупкой горянщины да деревянной посуды промышляют. Накупят того, другого у соседей, да и плавят весной в Понизовье. Барыши хорошие! На иных акциях, пожалуй, столько не получишь.
Край старорусский, кондовый, коренной, там родословные прозвища встарь бывали и теперь в обиходе.
Плодовых деревьев в скитах не бывало – за Волгой земля холодна, неродима, ни яблоков, ни вишен, ни груш не родится. Кладбища середи строений были и старые, запущенные, заросшие бурьяном, и новые, с покрытыми свежим дерном холмиками и с деревянными, почерневшими от дождей и снежных сугробов, столбиками, к которым прибиты медные кресты. Изредка попадались на тех кладбищах деревянные голубцы, еще реже надгробные камни.
Строенье в обителях на Каменном Вражке не похоже было ни на городское, ни на деревенское. Обыкновенно пять-шесть больших бревенчатых изб на высоких подклетах ставились одна вплоть к другой, либо отделенные одни от других тесовыми холодными сенями. Строены под одну кровлю, соединялись между собой сенями и крытыми переходами. Такое строенье называлось «стаей» и напоминало допетровские городские хоромы зажиточных людей. В каждой стае бывало по пяти, по шести, иногда до десяти теплых горниц, каждая с перегородками чистой столярной работы, иногда ольховыми, иногда ясеневыми. Вокруг по стенам каждой горницы стояли вделанные в стены широкие деревянные лавки, но в иных покоях бывали и диваны, и кресла, и стулья красного дерева, обитые шерстяною или шелковой материей. В переднем углу каждой горницы поставлена была деревянная божница с иконами и лампадами, под нею висела шелковая пелена с крестами из позумента. Светло, сухо, тепло было в тех горницах, а чистота и опрятность такая, что разве только домам Голландии можно было поспорить со скитскими кельями.
Кроме теплых покоев, в каждой стае много бывало холодных сеней с темными чуланами и каморками, переходов, тайников. Внизу под жилыми покоями устроены были теплые повалуши, а под сенями глухие подклеты; наверху чердаки, теплые светелки и холодные летники, вышки и смотрильни, в которых под самою кровлей порублены были на все четыре стороны едва видные окошечки. Крыши делались обыкновенно в два теса со «скалой»,[115] утверждались на застрехах и по большей части бывали с «полицами», то есть с небольшими переломами в виде полок для предупреждения сильного тока дождевой воды. Несколько высоких крылец и едва видных выходов окружали каждую стаю.
Две, три, иногда до десяти стай с разбросанными между ними избами обычной деревенской постройки, амбарами, погребами, житницами, с стоявшими одаль сараями, конюшнями, конным и скотным дворами, с примыкавшими к строению огородами, с одним или двумя кладбищами обносились особою изгородью или пряслами из дрючкового леса. Это составляло особую общину и называлось «обителью».
Несколько таких обителей составляли скит .
Дом в два жилья, с летней светлицей на вышке, с четырьмя боковушками, двумя светлицами по сторонам, с моленной в особой горнице. Ставлен на каменном фундаменте, окна створчатые, стекла чистые, белые, в каждом окне занавеска миткалевая с красной бумажной бахромкой. На улицу шесть окон выходило. Бревна лицевой стены охрой на олифе крашены, крыша красным червляком. На свесах ее и над окнами узорчатая прорезь выделана, на воротах две маленькие расшивы и один пароход ради красы поставлены. В доме прибрано все на купецкую руку. Пол крашеный, – олифа своя, не занимать стать; печи-голландки, кафельные, с горячими лежанками; по стенам, в рамках красного дерева два зеркала да с полдюжины картин за стеклом повешено. Стулья и огромный диван красного дерева крыты малиновым трипом, три клетки с канарейками у окон, а в углу заботливо укрыты платками клетки: там курские певуны – соловьи; до них хозяин охотник, денег за них не жалеет. По краям дома пристроены светелки. Там хозяйские дочери проживали, молодые девушки. В передней половине горница хозяина была, в задней моленная с иконостасом в три тябла. Канонница с Керженца при той моленной жила, по родителям «негасимую» читала. Внизу стряпущая, подклет да покои работников да работниц. Баня стояла в ряду прочих крестьянских бань за деревней, на берегу речки, для безопасности от пожару и чтобы летом, выпарившись в бане, близко было окунуться в холодную воду речки. Любит русский человек, выпарившись, зимой на снегу поваляться, летом в студеной воде искупаться. Высокая, белая, светлая, просторная баня и снаружи смотрела дворянскою, а внутри все было чисто и хорошо прибрано. Липовые полки, лавки и самый пол по нескольку раз в год строгались скобелем, окна в бане были большие, со стеклами, и чистый предбанник прирублен был.
Строенья стояли задом наружу, лицом на внутренний двор. Такое расположение домов очень давнее: в старые годы русская община всегда так строилась; теперь редко где сохранился круговой порядок стройки, все почти наши селенья как по струнке вытянулись в длинные улицы или односторонки. За Волгой и в северных лесных пространствах кое-где сохранились еще круговые поселенья, напоминающие древнюю общинную жизнь предков. Таковы были и скиты.
На Каменном Вражке в последнее время было до двенадцати общин «обителей», стоявших отдельно. Между ними стояли избенки, где жили не принадлежавшие к общинам – «сиротами» звались они. Каждое сиротское строенье на свою сторону смотрело: избы, обычной деревенской постройки, то жались в кучу, то отделялись друг от друга и от обителей просторными пустырями, огородами, кладбищами. Пустыри покрыты были луговиной, на ней паслись гуси, куры и другие домашние птицы обительские, тут же стлали новины для беленья. В огородах, окружавших со всех почти сторон каждую обитель, много было гряд с овощами, подсолнечниками и маком, ни единого деревца: великорусс – прирожденный враг леса, его дело рубить, губить, жечь, но не садить деревья.
уютные легкие санки-катунки, казанской работы, промеж расписных вязков обитые немецким железом.
по речкам восемь токарен стояло. Посуду круглую: чашки, плошки, блюда в Заволжье на станках точат – один работник колесо вертит, другой точит. К такому станку много рук надо, но смышленый заволжанин придумал, как делу помочь. Его сторона место ровное, лесное, болотное, речек многое множество. Больших нет, да нет и таких, что «на Горах» водятся: весной корабли пускай, в межень курица не напьется. В песчаных ложах заволжских речек воды круглый год вдосталь; есть такие, что зимой не мерзнут: летом в них вода студеная, рука не терпит, зимой пар от нее. На таких-то речках и настроили заволжские мужики токарен: поставит у воды избенку венцов в пять, в шесть, запрудит речонку, водоливное колесо приладит, привод веревочный пристегнет, и вертит себе такая меленка три-четыре токарных станка зараз. Работа не в пример спорее. Была своя красильня посуду красить, на пять печей; чуть не круглый год дело делала. Работников по сороку и больше хозяин держал. Да по деревням еще скупал крашоную и некрашоную посуду. Горянщиной сам в Городце торговал. Две крупчатки у него в Красной Рамени было, одна о восьми, другая о шести поставах. Расшивы свои по Волге ходили, из Балакова да из Новодевичья пшеницу возили.
Поспорь эдак жена с сожителем о мирском, был бы ей окрик, пожалуй, и волосник бы у ней муж поправил. А насчет скитов да лесов и всего эдакого духовного – статья иная, тут не муж, а жена голова. Тут женина воля; за хульные словеса может и лестовкой мужа отстегать. Так исстари ведется. Раскол бабами держится, и в этом деле баба голова, потому что в каком-то писании сказано: «Муж за жену не умолит, а жена за мужа умолит».
Испокон веку народ говорит: жена добрая, домовитая во сто крат ценней золота, не в пример дороже камня самоцветного.
Суров, жесток завет старообрядский: «не подобает родительское благословение преподати сыну никонианину». Коротенькой запиской отец с матерью как будто говорили Сергею Андреичу: «Прими от родивших тебя тленное земное наследие, но за гробом нет тебе части с нами. И блудник, и тать, и убийца наследуют жизнь вечную, еретика же самая кровь мученическая очистить не может. Нет тебе части с нами… Кое убо общение Христу с Велиаром?» Такие жестокие понятия казались бы несовместными с добродушием мягкосердого, любвеобильного нашего народа. Русскому человеку нет ничего на свете дороже любви родительской, нет ничего краше семейного лада… Откуда же взялась такая жестокость, столь обычная между старообрядцами?..
Во все времена винных откупов ни один раскольник (а между ними много богачей) не осквернил рук прибытком от народной порчи. Был один… но того старообрядцы считали за прокаженного.
Богу на свечку, себе на рукавицы
Выдайся год дородный, выдайся год голодный, стой в межень на Волге десять четвертей, бреди через нее курица, на Каменном Вражке ни думушки нет, ни заботы: будет день, будет и пища.
Как солью сытым не быть, так горе тоской не избыть, думами его не размыкать. «Гуляй, душа, веселися!.. Нет слаще веселья, как сердечная радость – любовная сласть!..»
Злая совесть стоит палача.
Как у старого дó смерти душа не вынута, так у молода до свадьбы сердце не запечатано
стоит на горке, хлеба ни корки, звону много, поесть нечего.
стих на умягчение злых сердец: «Помяни, Господи, царя Давыда и всю кротость его!»
СЛОВАРЬ МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ СЛОВ
Абие – тотчас.
Авсень (иначе Овсень, Усень, Таусень) – припев в старых обрядовых русских песнях, приуроченных к Новому году.
Адамант – драгоценный камень, алмаз.
Азям – верхний кафтан в виде халата.
Амбрей (искаженное амбра) – душистое вещество (духи).
Аналогий (аналой) – столик с наклонной столешницей для икон и священных книг.
Апостольник – у монахов покрывало на шею и грудь.
Архиепископия – церковный округ.
Бдяй – бодрствующий.
Белец, белица – скитник, скитница, не принявшие монашества.
Божедом – кладбищенский сторож, могильщик.
Брашно – кушанье.
Бурмицкое зерно – крупный жемчуг.
Вадья – небольшое озерко, колодец в болоте.
Варовенный – веревочный.
Великая схима – последняя степень монашества, предписывающая монаху самые строгие правила отречения от мира.
Великое повечерие – вечерняя церковная служба.
Верховка – низенькая поярковая шляпа.
Веси – знаешь.
Весь – село, деревня.
Влатятися – колебаться, метаться.
Внити, вниде – войти, вошел.
Вои – войско, воины.
Волосник – повойник, иногда стеганый наголовок, надеваемый крестьянскими женщинами под платок.
Восхитити – похищать, уносить.
Всеобдержное чтение – общеупотребительное чтение.
Вскуе – (правильнее: вскую) – зачем, для чего.
Вязки – гибкие лесины, служащие для связи полозьев у саней.
Гарнитуровый – шелковый.
Галка – шум, крик, гвалт.
Головщик, головщица – глава хора в монастыре или скиту, обычно являлся запевалой.
Горка – картежная игра.
Дебелоустнат – толстогуб.
День недельный – воскресенье.
Десно – радостно, приятно.
Десятильник патриарший – сборщик пошлин (десятины) с церквей и монастырей в пользу патриарха.
Довлети – удовлетворить.
Долони – ладони.
Доменный сок – шлак.
Дорадоровый – золотой.
Дрючковый лес – березовый лес, идущий на дрючки – жерди, слеги.
Епанча – верхняя одежда без рукавов в виде плаща.
Жилá – жилье, жилище.
Жупель – горящая сера, горящая смола, смрад.
Забобоны – вздор, пустяки.
Забусеть – посереть, потемнеть.
Закоснить – замедлить, замешкать.
Зимушний – бывший в прошлую зиму; зимушняя зима – прошлогодняя зима.
Злохудожный – злоковарный, злохитрый.
Игемон – начальник, вождь, руководитель.
Иерусалим горний, небесный – церковное название рая.
Извод – редакция рукописного текста, отличающаяся от других списков этого памятника особенностями языка.
Извол – желание, воля.
Иночество – головной убор старообрядческих монахинь; камилавка (шапка), наметка и апостольник.
Калита – сума.
Калужинка – лужа, стоячая вода.
Камка – цветная шелковая ткань с узорами и разводами.
Кануфер (калуфер) – душистое растение, употребляемое как пряность.
Касатая ложка – деревянная ложка с изогнутым черенком.
Кафтырь – особое покрывало у старообрядческих монахов, надевается поверх камилавки (шапки).
Кафизма – каждый из двенадцати разделов псалтыря.
Киновия – монастырь.
Кир – титул высших духовных лиц.
Киса – кожаный или суконный дорожный мешок, стягивающийся шнурами.
Клир – церковный притч, а также церковный хор.
Клобук – головной убор монахов, цилиндрической формы с висящим покрывалом.
Кованцы – большие рыболовные крюки для ловли крупных рыб.
Коломенка – речное судно типа барки.
Косуля – тяжелая соха с одним лемехом, с отрезом и отвалом (палицею).
Кочедык – инструмент для плетения лаптей.
Кошт – расходы на содержание.
Крестовая ложка – деревянная ложка с вырезанным на головке черенка двуперстным сложением.
Ктитор – церковный староста.
Куколь – черное покрывало, надеваемое монахами и монахинями на голову.
Кумышка – брага.
Курмыш – ряд изб, одна сторона улицы.
Латины – название западных христиан в церковных книгах Московской Руси, сохранившееся у старообрядцев.
Лестовка – старообрядческие четки, состояли из ременной или шелковой основы с нанизанными на нее шариками, служили монахам для напоминания о непрестанной молитве.
Ликоваться – прикладываться щеками, здороваясь друг с другом.
Лития – церковная служба.
Малое древо – небольшое било: доска и колотушка для подачи различных сигналов (в монастырях – созыв монахов).
Мамонить – соблазнять, прельщать.
Матка – компас.
Межеумок – ложка средней величины, простая, широкая.
Мокрый угол – северо-западная сторона.
Мотовило – приспособление для намотки пряжи с веретена.
Муж кровей – разбойник, убийца.
Мшава – моховое болото.
Мшенник – клеть или амбар, законопаченный мохом.
Налепа – восковые свечи, налепленные одна на другую.
Не леть – нельзя.
Небрегоми – пренебрегаемы.
Невеглас – несведущий, неученый, невежда.
Неключимый – негодный, горемычный.
Неумытный – неподкупный, нелицеприятный.
Нырище – развалины башни или здания.
Обаче – однако, впрочем.
Обонпол – по другую сторону чего-либо, например реки.
Обыде – нашла.
Одрина – жилое строение, изба.
Омофор – часть епископского облачения, надеваемая на плечи.
Остаметь – остолбенеть, опешить.
Отятой – отверженный, отъявленный негодяй.
Отпуст – заключительная молитва по окончании церковной службы.
Певчая стая – скитский хор.
Пенязи – деньги.
Плесна – ступня.
Повалушка – общая спальня.
Покучиться – попросить, покланяться.
Полиелей – церковный праздник, во время которого на всенощной зажигались свечи в паникадилах.
Полоть снег – особое святочное гаданье.
Пониток – домотканое сукно.
Попенные – деньги, выплаченные в казну за вырубку леса (начислялись по количеству пней от срубленных деревьев).
Пополоветь – побледнеть.
Послух – свидетель, очевидец.
Пóсолонь – движение по солнцу – с востока на запад.
Прещение – запрещение, угроза.
Приличиться – быть изобличенным.
Припол – пола одежды.
Прокимен – стих из псалтыря, поется во время церковной службы.
Проща – молитва об отпущении грехов.
Расказити – искажать, испортить.
Распудить – распугать, разогнать.
Сбойна – жмыхи.
Сбурить – кинуть, сбыть с рук.
Святокупец – купивший духовный сан.
Середокрестная неделя – четвертая неделя великого поста.
Сице – так.
Скосырь – ухарь, хват, щеголь.
Снеси – ешь.
Соборне – сообща.
Соборные старицы – старшие монахини в скиту, входившие в состав «собора», то есть совета при игуменье.
Соглас , или согласие, – секта старообрядчества.
Солея – возвышенное место в церкви под клиросами и перед алтарем.
Сорочинское пшено – рис.
Сорочины – поминовение умерших в сороковой день после смерти.
Стая – в скитах несколько изб под одной крышей, соединенных меж собой сенями и крытыми переходами.
Степенная старица – инокиня в скиту, имеющая какое-либо должностное звание (келарь, казначея и т. д.).
Стомах – желудок.
Стужающие – теснящие, докучающие.
Супрядки – сбор женщин, девушек на совместное пряденье, обычно носивший характер вечеринок.
Сырная неделя – масленица.
Тезоименит – тезка.
Тельное – кушанье из рыбы, очищенной от костей.
Томпаковый – сделанный из томпака (сплава меди с цинком).
Точию – только.
Трудник , трудница – работающие в скитах бесплатно – по обету.
Тябло – полка для икон, ярус или ряд в иконостасе.
Убо – итак, следовательно, стало быть, посему.
Укрух – ломоть.
Унзе – вонзился.
Утыти – разжиреть, потучнеть.
Учуг – перегородка через реку с ловушками для рыбы.
Хиротония – обряд посвящения в сан священнослужителей.
Холодник – женское верхнее платье.
Чапуруха – большая чарка.
Чивый – щедрый.
Шадровитый – рябой.
Шуе – влево.
Шунять – бранить, журить, унимать.
мы в социальных сетях